Eifman Ballet: ВРАЧЕВАНИЕ ТАНЦЕМ.

Дон Жуан, классическая и неотъемлемая казалось бы часть анти–мира, по воле Маэстро Эйфмана становится верным Рыцарем Добродетели. В этом спектакле нет комадоров и балаганных провалов героя в тар-тарары. Зато есть размышления об Искусстве, о Любви и об искусстве любви. Зритель вдруг обретает утерянную глубину человеческой души, сотворённой по Образу Творца и по Закону, не терпящему малейших отступлений. И всё возвращается на круги своя: откровениями Мастера, через магию Искусства, через энергетику взлёта, парения, свободы ...

 

ДОН ЖУАН И АНТИ-МИР.

 

Роль Дож Жуана исполняют Юрий Ананян и Алексей Турко.

 

I КРЫЛАТЫЙ ОТРЯД МАЭСТРО ЭЙФМАНА.

13 мая 2001 года Манхеттен полнился русской речью. На улицах, близких к театру City Center, что на 55-ой West между 6-й и 7-й авеню, царило явное даже для многолюдного Нью-Йорка праздничное оживление. День выдался наредкость солнечный и тёплый; сама природа казалось благословляет тех избранных счастливцев, что спешат сегодня сюда со всех концов Америки.

  

Нарядные и взволнованные, люди устремлялись к заветным внушительно-массивным дверям фойе, разделявшим два так не похожих один на другой мира: привычный окружающий, – и мир Русского Балета. Знаменитая труппа Бориса Эйфмана из Санкт-Петербурга представляла на Манхеттене свой новый спектакль «Дон Гуан и Мольер».

 

Сразу же подчеркну, что отнюдь не являюсь фаном сцены, хоть с детства обожаю балет. Была возможность посвятить ему восторги юного сердца ещё в России. Долгие годы жила в Перми, ходила на премьеры театра имени П. И. Чайковского, наблюдая за восхождением ослепительной Нади Павловой, в непосредственной близости. Пермский Государственный Мединститут, где я тогда училась, находился буквально напротив Театра Оперы и Балета, в 2-х кварталлах от Пермского Хореографического училища.

 

Не раз с подружками лицом к лицу сталкивались с весёлыми стайками девочек-газелей, среди которых наверняка была и она. Чаще всего видели их в театральных сквериках, в ближайшем кинотеатре, в обязательной для балерин парилке. Надю часто показывали и по местному телевидению. Так она стала нашей любимицей и звездой ещё задолго до её мирового признания.

 

А жизнь неумолимо ушла в сторону от родных мест и прошлых увлечений, заставив многое забыть и за полной невостребованностью в настоящем, почти уже не вспоминать. И вот, спустя столько лет, вновь опускаюсь в бархатное театральное кресло. Листаю странички программы, с замираением сердца всматриваюсь в тяжкую роскошь пурпурного занавеса...

 

Удивительнейшая вещь ТЕАТР, правда? Не так уж важно, что тебя ждёт, что начнётся здесь через минуту. Но сам вот этот  густой и пёстрый гул вокруг... Таинственная затемнённость, затаённость от внешнего мира. Возможно НЕЧТО, ещё более неуловимое, расеянное здесь, в этом воздухе, в этой атмосфере. Оно – безо всякого билета проникает в лёгкие и душу, охватывает, настраивает на определённую волну. На волну ИНОГО.

 

Заранее готова, что нас, выросших и сформировавшихся на великих образцах отечественного Искусства, трудно чем-либо удивить. Да имена артистов в програмке пока ни о чём не говорят. Однако над именем самого Маэстро Эйфмана сияет ореол и слышится эхо единственного успеха, мирового признания. Так что не стоит заранее унывать. Постараемся быть как можно более снисходительными...

 

«ДОН ГУАН И МОЛЬЕР» – совершенно новый спектакль, созданный год назад и сразу же ставший явлением в Русском Балете, весенне-летней «премьерой года».

 

ПСИХЕЯ. Максимальная экспрессия и максимальная эфемерность.

 

С одной стороны, если честно, не очень вдохновляет встреча с известным всем далеко не ангелом. Кто получает в конце более чем заслуженную кару. Фабула ясна и не слишком, прямо сказать, мне симпатична. Но главное ведь встреча с родным с детства Русским Балетом. С новой его школой, с музыкой Моцарта и Берлиоза. Посмотрим. Надеюсь не увидеть слишком много классических штампов или современного эпотажа...

 

Не успеваю додумать и дочитать либретто: в огромном, многоярусном и переполненном зале меркнет свет, воцаряется благоговейная тишина...

 

Он – внезапно появляется, в левом углу сцены и что назвывается, РАЗОМ смазывает все карты. Маэстро держит паузу, выхватив из темноты сияющую фигуру Давида. Герой неподвижен в своей скульптурной позе, и само его явление – вдруг и как бы из полной темноты, уже впечатляет.

 

Дон Жуан ярко освещён, обнажён по пояс. Только-только сотворённый Мольером испанский Кабальеро, гордо заявляет о себе. Он с вызовом, дерзко и пристально, смотрит в зал. Разглядывать черты лица совершенно не обязательно; про таких говорят баловень судьбы, любимец фортуны. Царственная осанка, высоко поднятая голова, властная грация поз и жестов. Всё говорит о редком избранничестве и едва ли не большей степени самооценки.

 

Молодой Рыцарь-повеса, харизматичный, элегантный игрун – тайная гордость самого Мольера. Писатель одевает Дон Жуана в бархатный камзол, отороченный кружевами, венчает изящной шляпой. Прекрасный Кабальеро со своим шутоватым слугой налегке отправляются в путь за земным счастьем. Они обязательно им завладеют. Кто более того заслуживает?

 

Спектакль захватывает – и не отпускает с первого мгновения и до финальной сцены. Вы буквально ошеломлены происходящим на сцене. Это какой-то шквал, цунами, катастрофа – одноврмененно. Причём, в которые и вы сами, со всеми потрохами вашими, хочешь-не хочешь вовлечены. Никогда не видели вы и не слышали НИЧЕГО подобного.

 

Всё поражает воображение: музыка и световые эффекты, виртуозная режессура, вошебство декораций и костюмов, но главное внешний вид и работа самих артистов. Хотите воочию увидеть небожителей? Юношей и девушек абсолютно не похожих на землян, начисто лишённых земных параметров размеров и веса? Спешите попасть на спектакль этой труппы.

 

Каждым артистом можно любоваться в отдельности, а в целом – сметает с ног шквал Красоты, Юности, Свободы. Кажется, сам Дух Творчества в них и над ними. Действительно напоминают со строны пришельцев: одинаковое сияние глаз, невесомые пропорции, неземная грация не только движений, но кажется и самих душ.

 

Внешняя хрупкость и эфемерность сочетается в артистах Эйфмана с фантастической энергетикой. Запредельная концентрация каких-то неведомых сил, которыми овлдадели и мастерски используют в своём искусстве эти артисты, зрителем ощущается физически.

 

Каждое движение столь отточено, нацелено и слажено со всем происходящим на сцене, что создаёт ощущение взмаха кисти, вдохновенного мазка, гениального порыва творческой фантазии великого Художника. Зритель не просто созерцает происходящее, душа неизбежно вовлекается в эти мощные воздействия. Зритель – восхищен, затянут в сценический Кристалл, в удивительные духовные переживания и трасформации.

 

   

Его артисты – его кисти. Их прыжки – это взмах кисти Художника. Маэстро создаёт бесмертные полотна. Иммануил Кант, Исаак Ньютон и Клод Моне – в одном лице и в Хореографии.

 

Может, благодаря высочайшему требованию к форме, помноженному на абсолютную синхронность танца, Мастеру удалось создать уникальный инструмент воплощения своих философско-хореографических концепций?

 

Трудно ответить однозначно, но налицо факт, что танцоры Маэстро Эйфмана уже чисто внешне представляют собой подобие крылатого отряда существ, совершенно иного уровня развития, чем увы, мы с вами. Каскады их безукоризненных, слитных па создают аффекты такой эмоциональной и физической силы, что зрителю остаётся рукоплескать, рукоплескать, рукоплескать... Аплодисменты взрывают зал после каждой сцены и долго не утихают.

 

Много массовых картин, наполненных различным характерным содержанием. Готическая мрачность католического храма – сменяется сценами сельской средневековой жизни, мистерия брачного балагана – плавно перетекает в уединение кабинета писателя, а на смену зловеще-алым плащам инквизиции – является утончённая торжественность аристократического приёма в резиденции Командора.

 

Но каждый раз во время очередной массовой картины складывается впечатление взлетающей сцены – настолько слитно и мощно устремляются ввысь в многочисленных па и прыжках крылатые тела артистов.

 

Эти прыжки – о, они не совсем балетные. И даже не акробатические, поверьте мне.  Это что-то совершенно особенное. Так высоко, легко и торжественно человек не может парить. Даже и в Балете. Здесь нечно непостижимое, мастерство самого Мастеро. Подёмная сила Иного, открывшаяся и покорившаяся только ему одному.

 

Наверное поэтому у всех сидящих сегодня в зале возникало это ощущение: ощущение полёта в космическом корабле. Жутко и одновременно безразлично, когда зажмуриваешь глаза от этой бешеной свободы, стремительно летишь куда-то, пытаясь крепче держаться за подлокотники. Волны энергии движения и резонансные эффекты – буквально приподнимают и сцену, и зрительный зал – и уносят ввысь, в открытый космос.

 

Вот тебе и «классические штампы»! Вот и «современный упадок».Нет, это просто: БОРИС ЭЙФМАН.

 

 

КРЫЛАТОСТЬ артистов Бориса Эйфмана усиливают их костюмы. Взмывают ввысь и рушатся плащи, с головой укрывая танцующих; катятся искристые волны шлейфов, вьются ручейки покрывал, живут своей жизнью каскады валанов и оборок. Все эти потоки, фонтаны и водопады одежды созданы из необычайно лёгких, струящихся материй – алого, жемчужно-серого, кремового, салатового, лилового тонов.

 

Трудно сказать, тончайший ли это бархат, или нечто другое, плотно облегающее и свободно парящее в воздухе – одновременно. Но очень красиво. Материя как бы становится вторым контуром артиста, его продолжением и новым проявлением. И здесь опять этот эффект усиления: полной слиянности костюма с телом, плюс полная гармония движений артиста – с фантастическим танцем в воздухе тканей его костюма.

 

Маэстро и Слава Окунев задают определённый цвет для танцевальной сцены, но и за действующими в ней персонажами остаются индивидуальные решения. Это ново для балета: на каждом артисте – свой костюм, и нет двух одинаковых. Цвет играет огромную роль в эмоциональном осмыслении происходящего в спектакле.

 

Так Мастер бережно помогает нашему восприятию и воображению расширить шкалу возможностей, ощутить как бесконечную полноту и гармонию бытия, так и бесценную значимость и невосполнимость каждой его детали, каждого малого штриха, оттенка, звука.

 

Вообще, основа хореографии Эйфмана, если даже она и авангардная и абсолютно новая, по-моему, заимствована у сил вечной природы: ветра, урагана, морского прибоя, растущего стебля, раскрывающегося на солнце цветка.

 

Танец поражает естественностью. И при всей, порой сюжетно необходимой откровенности, – безупречным чувством меры. Удивительным благородством. Каким-то чудом Автору удаётся не разрушать невидимой грани, где предельная чувственность не принижает человеческого достоинства, лишь приоткрывая таинcтвенную глубину его эмоционального мира.

 

А ещё «Дон Гуан и Мольер» завораживает зрителя удивительной МУЗЫКОЙ. Светлой печалью Высокого Искусства она струится в зал, наполняя душу каждого реальной болью и реальным восторгом.

 

Как сумел Маэстро создать и донести до зрителя это чудо? Этот шедевр удивительной, самой возвышенной Красоты и совершенства? Великая тайна и загадка. Но безусловно одно: мастерство Бориса Эйфмана спасает наше Искусство от безвкусицы, мелкотемья, низости. Оно – нечто противоположное нашествию грубого примитивизма, захватившего сегодня буквально все виды искусства.

 

И ещё мне на этот вопрос помог получить ответ эйфмановский Дон Жуан. Вернее, авторская трактовка этого образа, настолько своеобразная, что превращает зрелище – в мистическое Откровение, а автора – в создателя не только модерновой хореографии, но и глубочайших философских концепций бытия.

 

Сразу оговорюсь: обычного непривлекательного образа ловеласа в этом спектакле так и не обнаружила. Всё складывалось куда более интересно. Режиссёрский гений Эйфмана неисповедимыми путями воссоздаёт и возвышает образ «далеко не ангела» если не до Мессии, то до Героя и Борца за светлые идеалы – как минимум. Как, каким образом? А вот как. Послушайте, что же происходило далее на сцене...

 

II. ДОН ЖУАН И ДОННА АННА.

Итак, он внезапно появляется в правом углу сцены, ярко освещённый, неотразимый испанский Кабальеро, с королевскими претензиями к жизни и презрением к окружающим. Перешагнув через холопскую преданность спутника, дон Жуан устремляется к одному ему ведомым целям и горизонтам. Везде, в любой обстановке, с любым персонажем, Кабальеро остаётся верен самому себе и своей непомерной жажде самоутверждения.

 

В этом образе торжествует крайний мужской индивидуализм: злая насмешка над жизнью, над человеком, над Женщиной. Совершенно не главным для Дон Жуана является наслаждение, получение чувственного удовольствия; отнюдь не оно движет его мыслями, его поступками, его неутомимым стремлением вдаль. Возможно, он и сам пока ясно этого не понимает.

 

Дон Жуан Эйфмана (или Мольера?) слишком умён и проницателен. Он захвачен умственными построениями, создаёт и старательно доказывает свои собственные психологические дилеммы. В любой новизне главным для Дон Жуана остаётся он сам. Важно увидеть, что и на этот раз он опять оказался прав. Что и в этом очередном исследовании не ошибся.

 

Итак, им движет в чистом виде любовь к себе, такому умному, такому прекрасному. Проще говоря гордыня, смертный грех. Лично меня не так  поразили кощунства Жуана в храме, у подножия Распятия, когда потухли свечи, раздался подземный гул и повалили клубы адского дыма. Куда страшней было наблюдать изящный камерный танец троих –  двух мужчин и девушки, с маской, переходящей из рук в руки.

 

Эта чёрная уродливая маска, фактически полностью отрезающая возможность увидеть и понять истинное лицо партнёра, становится предметом вожделения прекрасной, но духовно слепой молодой женщины.

 

Чёрная маска, грубая личина прелюбодеяния. Дон Жуан взбешён: он пытается открыть глупенькой кокетке суть происходящего, подлинную цену её безликой, уродливой как эта маска, страсти. Он срывает маску с соперника, прикладывает к своему лицу, охватывает голову несчастной... Он умоляет её понять! Всё бесполезно. Девушка мечется, подобно мотыльку, в силках собственного чувственного плена, неспособная к ответному осмыслению или прозрению.

 

Что должен испытать мужчина, жаждущий единственной любви, видя подобное проявление человеческой низости во внешне безукоризненном женском существе?

 

Дон Жуан надломлен, опустошён. Но нет, как истинный кабальеро, он готов к бою. Он будет мстить. С этой минуты он е оставит ни одной женщины, встретившейся ему на пути, не обесчещенной. Так решает этот анти-герой, в своём разумеется предствавлении, сквитаться с Создателем за невозможность взаимности. За недостижимость настоящего счастья, которое таким как он недоступно.

 

Бедный Рыцарь не слишком ментально оторвался от своих жертв и не понимает, что человеческая слепота – не причина, а только следствие.

 

Люди слепы и глухи к нему не потому, что он плох, некрасив или неумён. Но лишь потому, что на свете, во всех мирах, во всех измерениях – царствует Любовь. Она – есть единственное притяжение двух избранных Богом сердец. А чужого, как известно с библейских времён, касаться категорически запрещено. Но это ему ещё только предстоит испытать. Настоящие его страдания начнутся позже.

 

Гостинная в доме испанского аристократа. Множество гостей, звучит торжественная музыка. Танцуют элегантные пары. Прекрасная Донна Анна рядом с Командором. Она благодарна Дон Жуану за помощь в её спасении, но не более того. Сердце благородной дамы, как ей кажется, навеки принадлежит другому. И вновь начинается поединок-танец троих, заканчивающийся гибелью Командора от руки соперника.

 

Злодеяние только усложняет ситуацию: Донна Анна пылко возненавидела убийцу мужа и клянётся отомстить. Только Бог ведает всю глубину ненависти истинной испанки. Донна Анна и на кладбище, у креста не расстаётся с кинжалом. Она ищет встречи с коварным врагом и не боится его. Уничтожить его –  дело её родовой женской чести.

 

 

И эта Встреча состоялась. Но... В искреннем порыве супружеского долга, Донна Анна забыла о том, что она всего лишь частица ребра того, кому вечно должна принадлежать. Дон Жуан блестяще напоминает ей об этом. Донна Анна близко видит его лицо, его глаза и... вдруг она – вздрагивает.

 

Поединка не получается: женское сердце сокрушено золотыми стрелами блаженства. Впервые в жизни гордая сеньора ощущает непобедимое величие Любви и смиряется, покорно сложив пред Ней все атрибуты родового, человеческого и женского достоинства.

 

Дон Жуан торжествует. Но он не видит и по-прежнему не понимает, что творится в душе Донны Анны. Он вновь готов к кощунствам, к мести и разоблачениям. Ведь его сердце окаменело и не замечает потоков изумления и радости, льющихся из глаз прозревшей Донны Анны.

 

Он ещё не понимает зрячести Любви. Всей Её Божественности и неповторимости Её чуда. Дон Жуан слеп к любящей женщине точно так же, как слепы были к нему все прежние его партнёрши. Он вновь привычно груб, циничен, пренебрежителен. Впервые не просто слепо идёт против Бога, но – святотатствует. Грубо попирает Чудо, дарованное ему. Он действительно неблагодарен. И не достоин не только Любви, но и самой жизни. Наказание – неизбежно.

 

Мёртвое, в комочек сжавшееся, тело Донны Анны долго остаётся шокирующей точкой в левом углу сцены. Как бы в противовес началу безБожной игры, весёлая и горделивая обнажённость Дон Жуана перечёркнута трагической обнажённостью худенькой девочки, с кинжалом в сердце.

 

Отчётливо виден каждый позвоночек, каждый изгиб этой прозрачной, беззащитной и ослепительной красоты. Донна Анна покончила с собой, интуитивно выбрав смерть единственным предпочтением унижению. Она более недосягаема для земной низости в лице Дон Жуана.

 

III ДОН ЖУАН – ПРОИГРАЛ. Последнее слово сказано не им.

Не хочу описывать всего, что последовало вслед этим событиям и привело к полной трансформации героя. Наверное, каждому будет интересно это узнать и вместе пройти его путь, оценив выбор. Поделюсь лишь впечалтением от одной сцены, где поверженный Дон Жуан на мгновение оживает и под звуки реквиема Моцарта вступает на эшафот.

 

Начинается его новый, совершенно другой путь, к единственой возлюбленной. На мой взгляд, эта сцена должна бы быть финальной, таким КАТАРСИСОМ души, такой трансфизической глубиной освещена каждая её деталь. Итак...

 

В полной пустоте сцены видим длинный обеденный стол, какие бывают в древних родовых замках. В высоком кресле с резной готической спинкой, лицом в этот самый стол, лежит бездыханный Дон Жуан. Он не двигается, не реагирует на происходящее, более всего напоминая труп. Преданный слуга всячески пытается вернуть его к жизни, привлечь внимание, порадовать прежними проказами. Вскоре на сцене является персиковый полк напомаженных красоток, хорошо знающих своё дело. Этакий боевой авангард анти-мира.

 

Начинается массовая объедаловка, угар, дикое веселье. Убитый горем кабальеро остаётся недвижим. Эйфман удивляет напором натурализма: позами, гримасами, отвратительнейшими жестами пышных и страшных кукол. Наконец, уставшие и одуревшие красотки выключаются и замирают, по закону марионеток, в самых невероятных позах. Прямо на старинном столе-постаменте. Апофеоз бессмертной пошлости!

 

 

Автор предоставляет нам возможность увидеть и детально рассмотреть атрибуты анти-мира: мерзость разряженных трупов, картину конечного духовного распада. Дон Жуан, не замечая сего, уже решительно его отвергает и тем побеждает. Он уже свободен, потому что сделал свой выбор. Он готов ко всему. Полная тишина. И вот теперь... ВНИМАНИЕ! происходит чудо.

 

Из голубого тумана вдруг возникает – она. Донна Анна! Медленно проявляется, вырастая из ниоткуда, под священные звуки реквиема. Мы видим только очертания, струение голубых покрывал, ощущаем очарование сияющей Женственности, всю её первозданную чистоту...

 

Дон Жуан впервые поднимает голову, прислушивается. Оказывается, он жив! Да, он здесь, в этой комнате смерти, и самый живой. И он идёт, переступая марионеточно застывшие тела, ещё не видя, но уже явственно ощущая благодатную силу присутствия возлюбленной. Силу её любви.

 

Он впервые счастлив. Ему совершенно не важно, что Донна Анна – не живая женщина, а лишь изваянный его мечтой и отчаянием образ. Дон Жуан впервые СКЛОНЯЕТСЯ: склоняется – перед Любовью и Надеждой. Склоняется перед Богом, их Дарующим. Склоняется перед своей избранницей.

 

 Вас полюбя, люблю я Добродетель,
и В ПЕРВЫЙ РАЗ смиренно перед Нею
дрожащие колена преклоняю. (А.С Пушкин)

 

Он благоговейно касается губами её руки. Впервые исполнен Долг святости. Впервые объявлена и сполна заплачена цена. Истина – наконец-то торжествует. Герой медленно и неотвратимо погружается в небытие. Звучит реквием. О, ДОННА АННА!.. Занавес...

 

Единственный вопрос хотелось бы задать Маэстро после спектакля: а как же Хореография?

 

За Хореографию, честное слово, обидно. Как же новаторство и все изыски мастерства, если поверженный и недвижимый Дон Жуан в конце спектакля потрясает зрителя сильнее всех вместе взятых водопадных па?

 

Но наверное на то и Искусство, чтобы думать, страдать, искать ответ и – через эти поиски возрождаться. Главное, что мы вновь увидели сегодня, открыли, обрели уже почти утерянную глубину человеческой души, сотворённой по единому, вечному Закону Любви, не терпящему малейших отступлений.

 

И возможно, что в этой сценической Тайне заключено какое-то Знамение нашего времени. И кажется, что Балет, перерастая себя, становится уже не просто Искусством, но инструментом духовного врачевания, которому присущи именно ТАКИЕ средства и именно такой уровень энергетики для достижения своих высоких целей.

 

Тишина осмысления. Зритель – плачет. Ему по-настоящему больно. Но ни за что на свете он не променяет эту боль ни на что другое. А ещё начинаешь всерьёз задумываться над пресловутым словосочетанием «искусство любви». В чём именно оно заключается? Глядя на поверженного чувством и умершего для мира Дон Жуана, – того самого горделивого красавчика, которого и Распятие не могло остановить от греха, многое вдруг видишь по-другому.

 

Не в реализации ожесточённой слепой воли заключено это искусство. Не в видимой свободе и не в некой технической изощрённости – тем более.  Любовь это то, что ниспосылается Свыше. Это то, что внутри нас. Никакие внешние эффекты и усилия тут ни при чём: ничто не поможет родиться Чуду, преображающему душу и мир вокруг.

 

Не обижаясь на Создателя, мы должны, как минимум: снискать и ЗАСЛУЖИТЬ, выстрадать. Почувствовать и понять. И пожалуй самое главное: сохранить и ЗАЩИТИТЬ свою любовь. Но отнюдь не творить Её от себя.

 

Человек никогда не сотворит чуда и тем более Бога, Который и есть Любовь. Согласитесь, ведь это настоящий нонсенс. Но он может Его увидеть и он, он в силах к Нему – подняться. Величайшее Искусство на свете – это наше восхождение в Любви. В этом сокрыто главное утешение для каждого – здесь. И бессмертие. И эта возможность дарована каждому.

 

Счастья тебе, Дон Жуан, хотя бы в ином мире, но с единственной Донной Анной! Спасибо за врачующий Танец, добрый Доктор Борис Эйфман!

 

Роль Дона Гуана исполняют Алексей Турко и Юрий Ананян. На фото вверху: Юрий Ананян.

 

 

 

Наши любимые полотна КЛОДА МОНЕ. Таким видел Художник этот мир. Буйство красок, их дивная гармония, торжество Света в этих картинах – завораживают, ошеломляют и преображают душу. Такого же точно эффекта удалось достичь и Борису Эйфману в его необычных, глубоко философских хореографических картинах-постановках.

 

 

 

 

 

 

DD01009_

 

LUCH 2011